Андрей Кончаловский. Нарушитель режима

75-летие со дня рождения и 50 лет творческой деятельности отметил в 2012 году режиссер и сценарист Андрей Кончаловский. Автор десятков талантливых художественных и документальных фильмов, интеллектуал, глубокий знаток искусства, литературы и философии, потрясающий собеседник и просветитель, просто человек огромного обаяния и истинный интеллигент, он и сегодня продолжает с завидной юношеской энергией учиться, экспериментировать, открывать новое.

В честь двойного юбилея Мастера в десятках городов нашей страны и Западной Европы прошел фестиваль «Андрей Кончаловский. Взгляд в прошлое», где демонстрировались все фильмы, а в Москве и Санкт-Петербурге еще и премьерный спектакль «Три сестры».

Мне удалось побывать на фестивале в Москве и с удовольствием наблюдать, с каким энтузиазмом молодые и немолодые зрители штурмовали кинотеатр «Художественный», аплодировали режиссеру и американским актерам – выдающемуся Максу фон Сюдову и «главному голливудскому злодею» Дэнни Трехо, снимавшимся в его фильмах. Значит, не утеряна связь поколений, есть кому передавать творческую эстафету молодым. Хотя сам Кончаловский довольно скептически отзывается о будущем кинематографа как искусства. Вообще, коротко об Андрее Кончаловском не напишешь: обязательно что-то останется за кадром. Кто он? Вечный «поезд-беглец» от стереотипов? Человек, идущий против течения?

Успешный сценарист, написавший с Тарковским «Андрея Рублева», с Горенштейном – «Седьмую пулю», с братом Михалковым – «Рабу любви», с Океевым – «Лютого», с Нагибиным «Белую сирень» о Рахманинове, с Гомером – «Одиссею», с Гофманом «Щелкунчика»… Странник, дебютировавший в Киргизии, осуществивший карьеру на «Мосфильме» и в Лос-Анджелесе. Кинорежиссер, которого не нужно представлять мировой публике. Театральный кудесник, ставивший «Пиковую даму» в Ла Скала, «Войну и мир» в Мариинке, «Бориса Годунова» в Театре Реджио, «Чайку» в «Одеоне». Теоретик, автор книг «Парабола замысла», «Низкие истины», «Возвышающий обман», «На трибуне реакционера». Ему всегда тесно в устоявшемся художественном пространстве. Он легко распознает признаки новых общественных запросов и потому меняется от фильма к фильму. Трудно предположить, что «Асю-хромоножку», «Дворянское гнездо», «Сибириаду», «Романс о влюбленных», «Ближний круг», «Глянец» и «Щелкунчик» снимал один человек. Бог не только щедро наделил его талантом, но и колоссальным трудолюбием, без которого таких успехов не добиться.

Восхищает в Кончаловском потрясающая способность называть вещи своими именами, никого при этом не оскорбляя. О себе он способен говорить откровенно, с какой-то почти детской доверительностью.

Вспоминаю, как состоялось мое личное знакомство с Кончаловским в 1989 году на «Мосфильме» после возвращения из многолетней «творческой командировки» в Голливуд. Собирая материал для интервью, мне посчастливилось много дней наблюдать за режиссером на съемочной площадке фильма «Ближний круг» («Киномеханик Сталина», совместное производство с Италией, Англией и США). Помню, как наша кинообщественность бурно обсуждала возвращение «блудного сына» с нескрываемым недоумением и даже завистью. Как раздражала его ослепительная «голливудская» улыбка, моцартовская энергетика и профессиональный драйв в работе.

Когда Кончаловский «обжился» в Голливуде и начал одну за другой выпускать картины, ни у кого из его советских коллег патриотически не взыграло: «Даешь! Наш человек в Голливуде!» Да этого и быть не могло, когда, по признанию самого режиссера, все контакты с Родиной пресекались спецслужбами с одной и другой стороны. И даже с родным братом удавалось встречаться урывками и тайком – во время коротких командировок Никиты за рубеж в составе киноделегаций. При том, что Кончаловский никогда не был диссидентом, как Солженицын, Тарковский, Максимов.

А ведь и впрямь Кончаловский был первым из русских режиссеров, кто смог прорвать блокаду, снобизм, недоверие заокеанских продюсеров, для которых его очевидные творческие успехи на Родине и многочисленные награды на международных фестивалях не значили «за океаном», как оказалось, ровным счетом ничего. В Голливуде все пришлось начинать с нуля. Удача? Ну как не счастливчик?! Хотя сам режиссер свои успехи оценивает скромно. «В Америке меня посчитали слишком русским, а по возвращении в Россию, наоборот, – американцем. Я в какой-то степени доволен, что у меня карьера не очень удалась в Голливуде (это после пяти-то очень ярких фильмов, один из которых – «Поезд-беглец» – был трижды номинирован на «Оскар»! – Ред.). Уехал из Америки потому, что стало неинтересно. Я не модный режиссер, поэтому не гожусь для Голливуда. В Америке, чтобы жить, нужно всегда быть модным. Тогда у тебя всегда есть друзья. Нет славы – нет и друзей. Можно сказать, что работа за рубежом лишила меня иллюзий о западном образе жизни как о некоем феномене, противопоставленном нашему»...

«Агент»

Вечный странник – черта, унаследованная им, очевидно, от его знаменитого прадеда Василия Сурикова, он так прокомментировал свой отъезд в 1980-м из СССР: «Уехал, потому что не мог жить в стране, из которой нельзя уезжать. Патриотизм начинается с возможности уехать. Уехал не за свободой творчества, а чтобы свободно передвигаться по миру. Мне хотелось путешествовать. А для этого нужны деньги. Советский человек не мог путешествовать – нет денег.

Заработать деньги можно было только на Западе. Я был тогда женат на француженке. Мечтал снимать авторское кино в любимом Париже, не в Америке. Обожал Годара, Трюффо. Еще до отъезда написал сценарий с Горенштейном. Договорился с французским продюсером. Главную роль должна была играть Симона Синьоре. Хотя она сильно пила после романа мужа Ива Монтана и Мэрилин Монро… Но кто-то «добрый» пустил слух, что я «агент КГБ». Даже Тарковский, с которым мы тогда уже практически не общались, в лоб спросил: «Работаешь на органы?» Проект картины развалился. Было обидно вдвойне. Потому что хотя бы это была правда! Перед отъездом, когда все уговоры киноначальства и родителей остаться не увенчались успехом, министр кино Ермаш запустил последний аргумент: «Ладно, поезжай, оденем тебе погоны и сделаем представителем Совэкспортфильма». Открещивался как мог, дескать, не член партии, не справлюсь с высоким доверием. Пронесло! Но клеймо «агента» висело надо мной и в Голливуде какое-то время.

Будь я алкоголик, нищий, диссидент, к моим картинам относились бы много лучше. Да, все-таки я слишком благополучный человек, чтобы коллеги считали меня заслуживающим внимания художником. Поменял бы я свою судьбу, мечты, радости, надежды, восторги, разочарования на успех и признание своего творчества у тех, кто меня не любит? Нет, не думаю. Конечно, обидно наталкиваться на предвзятость. Но несчастным из-за этого не буду. Как говорится, себе дороже…»

Способность держать удар с достоинством не раз выручала режиссера, пригодилась она и в 2010-м после выхода музыкального фильма-сказки «Щелкунчик и Крысиный король», отвергнутого нашей ангажированной критикой. А фильм-то искренний, красивый, возвращающий в мир детства, новогодней сказки – столь сегодня редкий и необходимый жанр для семейного похода в кинотеатр.

Делай что должно

На вопрос «как стать счастливым?» режиссер рецептов не дает, но знает ответ, как не быть несчастным: «Большинство людей несчастны именно потому, что их жизнь не такая, как им хочется. Они придумывают себе жизнь и очень огорчаются, когда все происходит иначе. И если у кого-то получается следовать запланированным курсом, то это случайность. Поэтому делай то, что должным считаешь… Тебя несет, а ты только и можешь что подгребать то в одну сторону, то в другую. Но все равно с поезда сойти невозможно. Когда начинаешь об этом задумываться, ценность жизни становится совершенно другой…»

«Жизнь – это наш личный эксперимент и чей-то еще над нами. Она настолько коротка, что нужно постараться сделать все возможные ошибки, пока она не закончилась. Цель жизни – видеть, а все остальное – большая иллюзия. Когда ты видишь, то пытаешься понять, а когда пытаешься понять, то любишь или нет…

Только мудрые люди способны постоянно учиться у всех. Я как-то прочитал гениальную фразу: «Мудрец относится к каждому встречному как к учителю». Мне не нужно много денег, чтобы быть счастливым сегодня. Достаточно того, что я имею.

Что касается юбилея, скажу так: 75 лет для меня – ничего не значащая дата. Кроме того, что я сейчас имею возможность попросить у Министерства культуры немного денег, чтобы показать зрителям практически все, что я сделал за эти 50 лет. На встречах подходят бабушки: «Андрей Сергеевич, ах! Помним «Романс о влюбленных»! Наша молодость!» Боже мой, это же в «другой жизни» снято! Масса людей не видели мои картины по разным причинам. Поколение, которому сейчас 20, вообще ничего не видело. Когда вышла на экраны моя первая перестроечная картина «Ближний круг» (1991), они еще не родились…»

«CocaColaнизация» России

«Для меня самое главное не массовость, а качество зрителей. Если кто-то уходит с просмотров моих фильмов, значит, им неинтересно. Я ни в коем случае не считаю, что надо заставлять людей смотреть то, что им скучно. Очевидно все-таки, что мои картины нравятся людям, которые любят читать. Они не для людей, которые любят есть попкорн в кинотеатрах. Я не понимал долго, почему американские картины такие громкие. А потом понял: зрители жуют, пьют колу, входят, выходят из зала, переговариваются с подружками, смеются – им не очень важно, что на экране.

К сожалению, новое поколение наших зрителей стало киноамериканцами. Я даже придумал термин – «CocaColaнизация» России. Она уже произошла, и российское кино находится в очень тяжелом положении. У него нет российского зрителя. А какой зритель еще может быть? Очень важно заставить молодых задуматься о том, что им нравится по-настоящему. Или нравится только потому, что нравится другим, потому что «стоит дорого»? Критерии у молодых очень сместились. Теперь ведь о «Черном квадрате» Малевича нельзя сказать слова плохого: смотрят как на сумасшедшего. Даже Швыдкой! Вокруг Малевича написаны тома. Рыночная стоимость заменила художественную ценность. Если Антонова в Пушкинском выставляет Энди Уорхола рядом с Микеланджело, то дело дрянь… Зато Уорхол стоит миллионы. Очень мало людей, которые осмеливаются сказать, что это «голый король», который не имеет никакого отношения к искусству. Если все мировые критики по искусству назвали «выдающимся произведением» ХХ века писсуар Марселя Дюшана, забудьте про Ван Гога! Произошло исчерпание искусства.

Знание классической музыки расширяет духовные горизонты. Когда ставится стакан с водой и играют Моцарта, то вода структурируется в правильные молекулы, а когда исполняется хард-рок, то кластеры разваливаются. Первая половина ХХ века – это кульминация исполнительского искусства. Фотографии Рахманинова продавались в киосках. Он был звезда. Вы можете себе представить, чтобы карточки Мацуева сейчас продавались в киосках? Меняется фокус внимания человечества.

Очень немногим молодым людям я могу поставить Второй концерт Рахманинова, чтобы слушали, а не засыпали или не утыкались в айпады. Это не значит, что они плохие, глупые. Просто идет разложение многих понятий. Очевидно, возникнет что-то новое, что мы даже не представляем себе. Очень важна память. Но она стала очень короткой в силу физиологических особенностей мозга современных людей и интернета. У людей, которые играют в компьютерные игры, не развиваются левые полушария мозга. Представьте полное собрание SMS Пушкина!

Или если бы Чехов общался со своими корреспондентами по SMS! Не было бы двух томов писем великого человека. Нужно начинать со школы: разработать методику прививания у детей уважения к деньгам и индивидуальной ответственности. Объявить в школах конкурс на самый чистый туалет. И чтобы за чистотой следили сами школьники, а не уборщицы. Потому что индивидуальной ответственности в России нет, и Чехов замечательно писал, что если в туалете грязь или все воруют, то в этом виноваты все, а значит, никто. Это российский менталитет…»

Смерть белой обезьяны

«…Произошло по Марксу: отчуждение белой обезьяны от сути. Белая обезьяна отходит от сути быстрее, чем желтая или кофе-с-молоком, так как китайская и индуистская культуры более древние, чем европейская. Они самодостаточны. А у европейцев культура молодая. И с ней катастрофа. Суть потеряна. Что такое искусство? Искусство от русского слова искусный. Значит, когда один человек может сделать что-то сложное, а другой – не в состоянии. В Китае на рынке мастер в пятом поколении сидит и вырезает из грецкого ореха художественную ценность, а стоит она потом три копейки. Хотя на самом деле – этому нет цены. А у европейца на стене висит какая-нибудь «инвестиция», а не произведение.

Очень часто люди думают, что занимаются искусством, например, пишут музыку, но не знают нотной грамоты, пишут картины, не умея рисовать, фотографируют, не имея представления о выдержке. У всех есть фото в айфоне. Но к искусству это не имеет никакого отношения…»

Пропавшая Европа

«Пик европейской культуры пришелся на первую половину ХХ века. Кино опаздывало. А живопись, скульптура, литература, музыка в Европе дали невиданные плоды. Все это теперь как-то затихает. В Европе кризис произошел раньше, чем у нас. Русская культура моложе: она началась с реформами Петра. А до этого – берестяные грамоты, Нестор… И вдруг появились Ломоносов, Пушкин, Чайковский, Толстой – взорвалось все! Были огромные результаты. И сегодня надеяться на то, что возникнет что-то прекрасное, у меня смелости нет. Но вот студентам передать интерес к тому, что делало мир величественным, то есть классическое искусство, не Энди Уорхол и Малевич, а Ренуар, – это очень важно.

В 60-е годы никто из наших режиссеров не думал о том, сколько картина заработала. Мы с Тарковским не знали, каковы кассовые сборы у «Андрея Рублева». Для нас было важно, КТО снял фильм. На Антониони, Феллини и Годара в кинотеатры очереди стояли. Но уже в конце 80-х, когда в Италии Феллини повел Бондарчука обедать, а потом они решили зайти в кинотеатр, где шла картина Федерико, то зал был пуст. «А где зрители?» – спросил Бондарчук. На что великий Феллини ответил: «Мои зрители умерли». Вот проблема-то в чем. Молодым режиссерам опереться не на что. Я учился у Бергмана, Куросавы. Это бесполезно сегодня – другой мир, другие приоритеты. Мы живем в очень безжалостном мире…»

Три «Дяди Вани»

«Честно говоря, театр мне сегодня гораздо больше доставляет радости. Великие авторы: Шекспир, Чехов. И еще – замечательный российский театр. Самая живая вещь сегодня – это Художественный театр. Наш зритель самый благодарный, массовый. Нигде в мире нет такого количества театров, как в Москве. И такого количества спектаклей, на которые ходят зрители. Могут идти одновременно три «Дяди Вани», четыре «Чайки». С ума сойти! И кто-то ходит на это все. И нельзя упустить нашего зрителя. Слава богу, мюзикл не убил еще театр. Но есть все шансы… Просто театр не так много приносит денег, поэтому, думаю, «люди с Уолл-стрит», например, вряд ли заинтересованы в русском театральном зрителе, им нужен рынок: «Макдоналдс», кока-кола, Голливуд, – где все прибыли уходят, неизвестно в каком направлении…

Пока я удовлетворен тем, что поставил сейчас «Три сеcтры» в Театре имени Моссовета. Это как написать огромный роман. Очень сложная пьеса. Мой интерес к Чехову зародился еще во ВГИКе: я тогда очень увлекался Бергманом, который писал в одной из своих книг, что перед тем, как начать снимать фильм, он читает Чехова и получает нужный настрой. Это меня поразило. Бергман говорил, что «Шепоты и крики» навеяны «Тремя сестрами». Можно вообще сказать, что это и есть «Три сестры», только в другой ситуации. Именно тогда я посмотрел на Чехова иначе: мне что-то открылось… Когда я начинаю ставить спектакль, я не думаю, что там есть некоторые современные параллели и аллюзии, и меня абсолютно не волнует, насколько актуальна пьеса. Я готов ставить любого Чехова, потому что он глубочайший писатель и человек. Глубина Чехова в том (и это главное), что он любил людей такими, какие они есть, а не такими, какими они должны быть…

Мне кажется, что мой спектакль дает зрителю другое ощущение от Чехова, правильное, неискаженное, очень чеховское. Мой спектакль нескучный. А очень часто Чехова ставят скучно. Надеюсь, я избежал этого. Я ничего не изменяю, ни одного слова, – все дело в интерпретации.

Есть идея играть «Дядю Ваню» и «Три сестры» в один день. Утром – «Дядя Ваня», вечером – «Три сестры». Раз в полгода обязательно будем играть. Декорации и артисты одни и те же: Александр Домогаров, Александр Филиппенко, Павел Деревянко, Юлия Высоцкая, Наталья Вдовина. Композитор и художник – мои давние друзья: Леша (Эдуард) Артемьев и Рустам Хамдамов.

Возможно, весной в Италии я буду ставить оперу «Борис Годунов». В Театре имени Моссовета – Шекспира или античную драму с рок-н-роллом. Чтобы было нескучно…»

Под крышей дома своего

«Дом там, где работается, где семья и мои дети. Конечно, привязан к материнскому дому на Николиной Горе, в котором все комнаты как бы «облучены» мамой. Много путешествую. Но терпеть не могу гостиницы.

А сразу люблю что-то построить – хотя бы маленькое, но свое. Живу в Москве, потому что я тут много работаю. В Лондоне – потому что я в Англии достаточно много работаю в кино и там сейчас учатся мои младшие дети – Петя и Маша. Всегда занимался вопросами образования всех своих многочисленных детей. Старший Егор был отправлен в Кембридж, потом в Париж, Голливуд. Александре всегда говорил: «Пока ты учишься, я твоя поддержка». И Даша в такой же ситуации была. Лена и Наташа от предыдущего брака получают хорошее образование – одна в Париже, другая – в Москве.

Пока дети маленькие, единственно правильный способ воспитания – это ограничения и запреты. И главное, постоянное внимание. Ребенок, на которого родители не обращают внимания, растет глубоко несчастным. В Италии тоже работаю, но живу я там по другой причине: люблю местный климат и человеческую атмосферу. Когда выбирали дом в Тоскане, главным аргументом был даже не сам дом, а потрясающая аллея из многовековых дубов и кипарисов и парк с оливковыми деревьями. У меня почти первобытное отношение к деревьям. Наверное, это передалось от деда-художника Петра Кончаловского. Я был потрясен, когда в Ботаническом королевском саду в Лондоне нашел кусты сирени, названные его именем!

Сирень для меня символическое дерево. Оно напоминает об одном очень важном для меня нереализованном кинопроекте – художественном фильме о великом Рахманинове. С Юрием Нагибиным мы много лет назад написали кинороман «Белая сирень», который все эти годы не находит отклика у наших чиновников от кино. И это не делает чести нашей культуре!

Чтобы в России осуществить все свои замыслы, нужно жить долго. Вот я и занимаюсь активно спортом, могу проехать с Юлей сорок километров на велосипеде ради чашечки любимого кофе…»