Луиза Виже-Лебрен, хрупкая талантливая француженка, обладая невероятной трудоспособностью, запечатлела на своих полотнах придворное общество практически всех европейских дворов XVIII века и выдающихся личностей современности, подарив потомкам возможность любоваться их подлинными изображениями.
В труде «Живопись Эрмитажа» Колин Ислер так написал о ней: «Умная, дипломатичная, изобретательная и независимая, она остается образцом для женщин, которые занимаются живописью, выиграв признание своего искусства и получив доступ в академию, прежде недоступную для представительниц женского пола».
»В божественной страсти к живописи, которой наградил меня Всевышний, не только моя судьба, но мое счастье, потому что она всегда была средством, позволявшим общаться с самыми восхитительными и самыми выдающимися мужчинами и женщинами Европы», – напишет на склоне лет художница Мари Элизабет Луиза Виже-Лебрен (1755–1842), точно определив суть и смысл своей долгой жизни.
Палитра Трианона
1779 год стал поистине звездным в карьере молодой художницы Луизы Виже-Лебрен: ее пригласили в Версаль и уведомили о намерении королевы заказать портрет.
«Мария-Антуанетта была высока ростом и великолепно сложена, будучи несколько полноватой, но не чрезмерно», – напишет Луиза о венценосной модели.
Во время сеансов молодые женщины, естественно, беседовали и нашли в своих судьбах много сходного: одногодки, обе не слишком счастливы в браке и стремятся к красоте во всех ее проявлениях. И что может больше укрепить женскую дружбу, чем разговоры о нарядах, шляпках и украшениях во время совместных прогулок по окрестностям Парижа?
За первым заказом немедленно последовал второй, потом – третий…Чему немало способствовало и основное правило Виже-Лебрен – молчание обо всем, что она видела или слышала во дворце.
А дома ждал муж, умудрявшийся проигрывать все ее заработки. Пришлось искать правосудия и доказывать, что деньги принадлежат ей.
В течение последующих десяти лет Луиза стала частым гостем в Версале и о ней пошла слава как о близкой подруге королевы, что самым положительным образом сказалось на количестве заказчиков. Особенно когда королева присвоила ей звание придворной портретистки.
В негласной борьбе с конкурентами Луиза использовала ноу-хау: причесывала заказчиц и придумывала фасоны нарядов, которые лично кроила. О ней росла слава как о законодательнице моды. Свободные платья, в которых они прогуливались с королевой по Трианону, отказавшись от кринолинов и фижм, и соломенные шляпки, вытеснившие перья и драгоценности в волосах, немедленно копировались ярыми модницами.
По мнению историков, именно Виже-Лебрен мы обязаны непреходящей модой на матросский костюм в детском и женском гардеробах. Не случайно в нем она написала портрет дофина.
Способствовали растущей популярности и экстрасенсорные способности: художница характеризовала себя как «слишком хорошую физиогномистку» и, слегка кокетничая, признавалась: «Я очень редко ошибалась, глядя на выражение лиц». Стало легендой, как по тусклому левому глазу короля Польши она предсказала его близкую смерть.
Художница всегда будет восхищаться Марией-Антуанеттой, делясь впечатлениями: «Королева передавала своим детям вежливые и снисходительные манеры, которые заставляли полюбить ее всех окружающих. Я однажды видела, как она заставляет свою 11-летнюю дочь обедать с маленькой крестьянской девочкой и заниматься ею. Королева следила за этим, чтобы крошка обслуживалась первой, внушая дочери: „Вы должны уважать ее V“.
О пребывании с королевой на Сардинии Виже-Лебрен записала: «Мадам также сделала много, чтобы помочь нищим; мы побывали в городе, сопровождаемые охраной, чтобы найти жилье и продовольствие для несчастных».
Хозяйка салонаЛуиза стала настолько хорошо зарабатывать, что семья смогла выкупить дом – Отель Де-Любер, где она создала салон, выставляла работы и принимала друзей, восторженно именовавших ее живопись «поэзией сердца».
Салон, по ее определению, стал местом, где искусство и общество объединялись и где субординация не имела значения.
Модное увлечение античностью привело к циклу «греческих вечеров», на которые дамы надевали туники, а кавалеры являлись в тогах. На стол ставили этрусские вазы. Развлекали себя гости пением гимнов Глюка под аккомпанемент лютни. Обходилось все это в сущие копейки, например, устройство одного из таких вечеров стоило всего 15 франков.
Труженица не прекращала работать ни на день, узнав о беременности. И 12 февраля 1780 года, между написаниями очередных портретов, прямо во время первых схваток, еще рисовала. А, родив Жанну Жюли Луизу – единственную дочь, огорчилась из-за потери кистей. Правда, злые языки утверждали: отцом ребенка никак не мог быть Жан.
Своя среди чужих
Через три года, вопреки сопротивлению главы Королевской академии живописи и архитектуры, по личному распоряжению короля, явно отданному по настоянию Марии-Антуанетты, мадам Виже-Лебрен стала членом академии.
Луиза не могла не понимать: она часть окружения столь ненавидимой народом австриячки, агрессия толпы растет и взрыв неизбежен.
В ночь с 5 на 6 октября 1789 года, когда королевскую семью принудительно вернули в Париж, художница сочла во благо дочери покинуть столицу. Вместе с гувернанткой они переоделись работницами. С собой взяли всего 100 фунтов. Уселись в общественный автобус и из Парижа в Лион, а дальше через Альпы отправились в Италию. Как предполагалось, на короткий срок.
Краски изгнания
Поскольку с красками Луиза ни на миг не расставалась, то, в отличие от многих эмигрантов, не знала материальных проблем.
Все ужасы Французской революции, как это ни парадоксально звучит, принесли Виже-Лебрен еще большую славу. Ее, как близкую подругу мученицы-королевы Марии-Антуанетты, с почетом принимали при всех европейских дворах, а представители правящих династий немедленно заказывали свои изображения.
Шесть «русских» лет
Екатерина I, люто ненавидевшая якобинцев, оказывала самый любезный прием изгнанникам и в числе других пригласила Виже-Лебрен к своему двору, куда Луиза прибыла 25 июля 1795 года.
Во время аудиенции художница отметила большую полноту императрицы, «но еще красивое лицо, обрамленное седыми волосами, придававшими совершенство».
Государыня предложила поселиться в Царском Селе, однако апартаменты во дворце не выделила. В чем Луиза (справедливо!) усматривала придворные интриги.
В воспоминаниях о последнем фаворите императрицы она напишет: «Зубов меня не любил». Поскольку главным для нее была работа, чтобы не мешали посетители, приходившие толпами смотреть картины, Луиза, по привычке, установила определенное время. Ловкий царедворец тут же нажаловался правительнице: мол, «у г-жи Лебрен тоже свой двор, вероятно, у нее назначаются свидания…».
Екатерина, не терпевшая соперничества, отомстила, разругав в письме к одному из парижских друзей ее работу: «Последовательница Анжелики Кауфман ради первой пробы начинает писать великих княжон Александру и Елену… Г-жа Виже-Лебрен заставляет обеих скорчиться на диване, сворачивает шею младшей, придает обеим вид мопсов, греющихся на солнце…» И следует суровый вывод: «Нужно было просто копировать госпожу Природу, а не выдумывать обезьяньи ужимки…»
О встрече с великой княжной Елизаветой – в будущем женой Александра I – Виже-Лебрен напишет: «Ей было не более семнадцати лет; правильные и тонкие черты дополнялись идеальным овалом; приятный цвет кожи своей бледностью безупречно гармонировал с выражением ангельской кротости ее лица, которое обрамлялось потоком пепельных волос. На ней было легкое белое платье, небрежно перепоясанное по тонкой, как у нимфы, талии. Юная сия особа столь изящно выглядела на фоне комнаты с колоннами, задрапированной серебристо-розовой тканью, что я невольно воскликнула: „Вот истинная Психея!“»
Естественно, Елизавета стала ее клиенткой, а престарелая императрица не на шутку рассердилась, когда на один из балов великая княгиня явилась в платье, по ее мнению, больше похожем на ночную сорочку, фасон которого сочинила француженка.
Несмотря на все сложности, Луиза получила звание почетного вольного общника Императорской Академии художеств и множество заказов от царской семьи и знати. За каждый портрет (более чем из 50 написанных ею в России) художница запрашивала три-четыре тысячи рублей, что было невероятной величины суммой.
16 июня 1800 года состоялась официальная церемония ее приема в члены Санкт-Петербургской академии. С непосредственностью истинной женщины она делилась впечатлениями: «Я сделала себе академическую форму – костюм амазонки, фиолетовый жилет, желтую юбку и шляпу с черными перьями…»
В мемуарах о России она много и с удовольствием рассказывает о придворной жизни: кто на ком женат, дворцовые сплетни, отношения в царской семье – все то, чего никогда себе не позволяла в отношении французского двора.
Приехав в Москву в октябре 1800 года, прагматичная дама пожаловалась Екатерине Строгановой, «жене моего старинного и доброго приятеля», на проблемы с жильем, «и графиня сразу же отвечала, что у нее есть прелестный и никем не занятый дом, в котором она и просит меня остановиться». В качестве благодарности (и сэкономив приличные деньги!) художница написала портрет дочери спонсора.
Пребывание Луизы в России совпало с огромными историческими переменами: эпоха Екатерины сменилась Павловской, а затем и Александровской.
Помпезность, с которой хоронили почившую императрицу, произвела на Луизу сильное впечатление, не померкшее с годами.
Ее глаз профессионала отмечал в новом императоре: «Павел был чрезвычайно уродлив. Плоский нос и очень большой рот с очень длинными зубами делали его похожим на голову смерти».
Хотя в 1799 году Парижская Директория удовлетворила прошение группы художников о восстановлении в правах, но в России Виже-Лебрен держали постоянные заказы.
Путешествие из Петербурга в Москву запомнилось кошмарным состоянием дороги, полным отсутствием комфорта и красотой городов и сел.
Есть легенда, что художница не справилась с поручением нарисовать панораму Москвы с высоты Воробьевых гор. Якобы час простояла в молчании, затем бросила палитру и мелодраматически произнесла: «Не смею…»
В Москве же она узнала страшные подробности гибели Павла и свидетельствовала: «Я твердо убеждена, что Александр ничего не знал о попытке покушения на жизнь отца».
О великосветских знакомых Луиза писала с удовольствием: «Перед обедом князь Куракин показал нам свою спальню, которая поражала элегантностью. Кровать, стоявшая на поднятой платформе, окружена великолепными коврами и богато драпированными колоннами. Две статуи и две вазы с цветками стояли в четырех углах платформы; стулья исключительного вкуса и тахта большого размера придавали этой комнате вид, достойный Венеры».
И замечала: «Положение князя Куракина позволяло ему участвовать в судьбе царя. Он был превосходным мужчиной, вежливо обязывавший считаться с собой, но весьма надменный к подчиненным».
«Я также обедала с князем Голицыным, – вспоминала художница. – Хотя он был слишком стар, чтобы сидеть вместе с гостями. Роскошный и обильный обед, однако, длился более трех часов, которые утомили меня невыразимо, тем более что я сидела напротив высокого окна, через которое слепило солнце. Мне этот банкет казался нестерпимым, но в качестве компенсации перед едой я смогла пройтись по великолепной картинной галерее князя».
О Екатерине Энгельгардт-Скавронской Элизабет написала:
«Знаменитый Потемкин, ее дядя, осыпал Скавронскую бриллиантами, которым она не находила применения. Высшим счастьем ее было лежать на кушетке, без корсета, закутавшись в огромную черную шубу. Свекровь присылала ей из Парижа картонки с самыми восхитительными творениями Mlle Bertin, портнихи Марии-Антуанетты. Но я не верю, что графиня открыла хотя бы раз хоть одну из них, и, когда свекровь выражала желание увидеть невестку в одном из этих восхитительных платьев и шляпок, она отвечала: «Для чего, для кого, зачем?» То же самое она сказала мне, показывая шкатулку с драгоценностями, среди которых были совершенно невообразимые вещи. Там были огромные бриллианты, подаренные ей Потемкиным, но которых я на ней никогда не видела. Как-то она мне сказала, что, чтобы засыпать, она держит под кроватью раба, который каждую ночь рассказывает ей одну и ту же историю. Днем она была абсолютно праздной. Она была необразованной, и беседы с ней были незанятными».
В светских салонах ее принимали как желанную гостью. Графиня Варвара Головина писала: «Эта прелестная женщина блещет остроумием и различными талантами», что не помешало иностранке рассказывать: придворные дамы оставляют драгоценности на подоконниках распахнутых окон дворцов в полной уверенности, что от воров их оберегают Николай Угодник и Дева Мария.
О жизни же простых людей мадам Виже-Лебрен не знала практически ничего. По ее наблюдениям, здесь «никогда не увидишь пьяного». И с чистой совестью утверждала: русский народ трудолюбив, не ворует и мягок нравом, а также русские «проворны, умны, познают ремесла чрезвычайно легко, многие даже добиваются успехов в искусствах».
Луизу все сильнее беспокоили семейные проблемы. В 1800 году умерла мама. А подросшая дочь, не слушая возражений, решила выйти замуж. Дочь придворной художницы Марии-Антуанетты и какой-то там секретарь директора императорских театров. Скандальный мезальянс! Но отговорить Жюли было невозможно.
Разгневанная Луиза совершенно разболелась. Она перестала общаться с упрямицей и, по совету врача, уехала на воды в Карловы Вары.
Никак не склонная к сентиментальности, «на пересечении границы с Россией я заплакала», словно зная: ей не суждено вернуться.
За годы, проведенные в России, Виже-Лебрен стала настолько популярным художником, что сам Александр Пушкин упомянул о ней в «Пиковой даме: в спальне старой графини Германн видит „два портрета, написанные в Париже m-me Lebrun. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного, в светло-зеленом мундире и со звездой, другой – молодую красавицу с орлиным носом, с зачесанными висками и с розою в пудреных волосах“.
Краски осени
В 1827 году Луиза Виже-Лебрен становится членом Авиньонской академии.
К началу 30-х годов она отходит от живописи и погружается в мир прошлого, создавая мемуары. Трехтомник ее «Воспоминаний» вышел в Париже в 1835–1837 годах. К сожалению, на русский язык они так и не переведены, а вышли лишь главы, посвященные пребыванию в России.
Не доверяя будущим биографам, она составила список собственных работ и включила туда 662 портрета, 15 картин исторического и аллегорического содержания и около 200 пейзажей.
«Все, что я пережила, убеждает меня в том, что мое единственное счастье заключено в живописи», – подытожит она долгую жизнь.
В 1841 году у престарелой дамы случился удар, и через год она скончалась в возрасте 87 лет, обретя вечный покой на кладбище в Лувесьене.
Полотна Луизы Виже-Лебрен и сегодня украшают залы Эрмитажа и Русского музея в Санкт-Петербурге, Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве, Музея Марии-Антуанетты в Париже, галереи Версаля во Франции, Национальной галереи искусств в Вашингтоне, Национальной галереи Лондона, Национального Трастового Поместья Waddesdon (Эйлсбери, Великобритания), Института изящных искусств (Бирмингем, Великобритания), галереи Уффици (Флоренция, Италия), Национального музея искусств имени Богдана и Варвары Ханенко в Киеве, Художественного музея в Сент-Луисе (США, штат Миссури), Национальной картинной галереи Армении и множества частных коллекций.
Автор: ЭЛЛА ФУРМАНСКАЯ
Королевство Бахрейн площадью (по разным источникам) от 698 до 750 кв. км уже более четверти века является одной из самых развитых экономик стран Персидского залива. Нефтеперерабатывающий комплекс, алюминиевый комбинат, три морских порта, 80 филиалов иностранных банков, нефтяные и газовые месторождения, которые составляют главное природное богатство страны.
Понятие self made man кажется странным по отношению к первому трижды Герою Советского Союза Александру Покрышкину. Но легендарный летчик и был именно «человеком, сделавшим самого себя». В 2013 году отмечается 100-летие со дня его рождения.
1990 год: приезжаю в Америку, и мы с моим переводчиком Джимом ездим по университетам выступать. Заглянули в нью-хэмпширский ресторанчик пообедать, официантка спрашивает, как нас зовут, how are you, куда путь держим. Я, советский человек, конечно, удивляюсь такому обращению.
«Люди забыли эту истину, но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил», – говорил мудрый Лис Маленькому принцу.
Моя мечта об Индии родилась неожиданно. Поводом послужили не рассказы друзей или случайно увиденный фильм и даже не прочитанная книга. …Я летела в Таиланд и глубокой ночью на шестом часу полета, выглянув в иллюминатор, обнаружила под крылом море огней. Им не было конца и края! На мой изумленный вопрос «что это?» стюардесса равнодушно ответила: «Дели».
Жизненный кризис... За этими словами растерянность, разочарование, недоумение, неуверенность в себе и в своем будущем, депрессия... Перечислять можно долго, поскольку проявлений у жизненного кризиса много. Причин для его возникновения – еще больше: от возрастного кризиса и кризиса в отношениях с близким человеком до всемирного экономического кризиса.
Он всегда производил впечатление удачливого красавчика, героя-любовника, да просто лихого Героя, которого и сыграл в известном фильме «Сердце Бонивура». А оказался ранимым, пережившим нищету, потери, гонения и предательство. И в итоге – непримиримым, отдельным, безмерно противоречивым и свободным. К тому же еще художником, поэтом и писателем.
Последние десятилетия европейцам в целом очень везло. Разрушив Берлинскую стену и залечив травмы «холодной войны», Европа достигла невиданного процветания и прогресса. И далеко не последнюю роль в этом сыграло укоренившееся на континенте национальное и культурное многообразие. Задаваться вопросом, хорошо или плохо такое разнообразие, никому бы и в голову не пришло.
Самый знаменитый из современных российских дирижеров – Валерий Гергиев – 2 мая отмечает 60-летие. Празднование юбилея наверняка будет устроено с размахом, соразмерным масштабу личности виновника торжества.
О том, что Константин Хабенский не любит внимание прессы вне сцены и съемочной площадки, известно всем. Свою завидную популярность актер с большей пользой инвестирует в благотворительность, присоединившись к кругу артистов-филантропов.
Публика Советского Союза узнала Мирей Матье почти одновременно с французами. В 1965 году миниатюрная, улыбчивая «мадемуазель из Авиньона», со звонким, заполняющим все пространство голосом и фирменной прической «сессон», первый раз поет на французском телевидении, а уже через год дает сольный концерт в самом престижном парижском зале «Олимпия».