Валерий Гергиев. Симфония №60

Самый знаменитый из современных российских дирижеров – Валерий Гергиев – 2 мая отмечает 60-летие. Празднование юби­лея наверняка будет устроено с размахом, соразмерным мас­штабу личности виновника торжества.
Гергиев – выдающийся музыкант и менеджер. Харизматичный и отчаянный, он сумел сделать все происходящее в возглавля­емом им Мариинском театре общенациональным событием, к тому же известным на весь мир.
Ограничиваться одним проектом не в правилах маэстро. Молва утверждает, что Гергиев способен трижды за сутки выступить в разных частях света. О его мистической работоспособности слагают легенды и анекдоты: маэстро умеет телепортировать­ся, не нуждается в еде и отдыхе, спит три часа в сутки. И только частенько появляющаяся на его лице трехдневная щетина выда­ет нехватку времени. А может, это элемент имиджа?..

Exclusive. Маэстро, с каким настроением вы ждете своего юбилея?

Валерий Гергиев. Я стараюсь отодвинуть свой юбилей в тень главного со­бытия – открытия театра, второй сцены, Мариинки-2. Конеч­но, в этот день буду рад видеть всех своих друзей и друзей театра. Но я не думаю о юбилее как о поводе что-то полу­чить или выслушать какие-то хвалебные речи в свой адрес. Мне очень хочется, чтобы коллектив Мариинского театра, которому, выходит, я посвятил практически всю жизнь, по­лучил шикарный даже не второй дом, а, может, главный. Так как через три года мы должны реконструировать историче­скую сцену Мариинского. И постараемся это сделать очень осторожно, ни в коем случае не допуская катастрофических разрушений, с последующим героическим и невероятно фи­нансово затратным стремлением восстановить то, что уже навсегда потеряно.

Exclusive. А в чем, на ваш взгляд, природа архитектурного скандала вокруг только что построенного здания Ма­риинки-2?

В.Г. Здание театра не возникло ниоткуда месяц или два назад, когда началась эта, я убежден, надуманная, архитек­турная полемика вокруг него. Театр получился очень просторный, красивый, светлый. И главное – с очень хорошей акустикой, которую мы самым тщательнейшим образом уже протестировали. Что меня не столько разозлило, сколько по­забавило в этой шумихе, так это агрессивный стиль полеми­ки. В стране рождается новое здание театра. В любой точке мира такое событие встретили бы ликованием, мы же начи­наем искать и лить черную краску, да тоннами. Кто-то даже сноса здания стал требовать… Ну совсем с ума сошли! Это первый за многие годы крупный театральный проект в Рос­сии, который создан с нуля и завершен. Радоваться надо, а у нас все поводы для конфликтов изобретают.

Exclusive. Какова торжественная программа открытия Ма­риинки-2?

В.Г. Для нас это не пара гала-концертов, а четыре месяца на­пряженной работы сразу на трех площадках – исторической сцене, в концертном зале и, есте­ственно, на второй, новой сцене Ма­риинского театра, где будет очень много премьер. Первая из них – опера Родиона Щедрина «Левша» – уже практически завершена авто­ром. Я это знаю, так как постоянно на связи с Родионом Константиновичем и Майей Михайловной, которая по- прежнему продолжает вдохновлять нашего замечательного композито­ра. Надеюсь, премьера этой оперы, которая написана специально по заказу Мариинского театра, станет большим событием.

Exclusive. Ежедневная работа сразу на трех сценах – это адский труд для одного, даже очень большого, коллектива, каким является Ма­риинский театр…

В.Г. У Мариинского театра колос­сальный репертуар. Мы даем около 550 спектаклей и концертов в год. Не без радости и гордости говорю, что по статистике основной зритель Мариинского театра уже не турист, а студент. Но я не хочу убирать с афиши спектакли, сделанные и оформлен­ные великими художниками теперь уже из далекого прошлого. На мой взгляд, они вовсе не стали старомодными и заслуживают такого же к себе отношения, как знаменитые картины в экспозиции музеев. Это, конечно, не означает, что великие русские произведения на Мариинской сцене не будут ставиться остро, актуально, иногда даже с вызовом. Именно в таком стиле скоро у нас запланиро­вана, например, премьера «Русалки» Даргомыжского.

Exclusive. Но театр ведь не конвейерное производство. От­куда взять необходимое количество талантливых лю­дей?

В.Г. В 90-е годы Россия массово теряла своих лучших спе­циалистов и таланты. А теперь, когда Мариинский театр объявил конкурс в оркестр, то среди желающих работать в российской компании, какой, по сути, является Мариинский театр, оказались не только питерцы, москвичи, музыканты из российской провинции и бывших советских республик, но и граждане Хорватии, Польши и даже Италии. Творческие ресурсы Мариинского театра огромны. Но сегодня я хочу делать ставку на молодежь. Хорошо пом­ню свое счастье, когда мне, 25-летнему парню, доверили «Мазепу» Чайковского, «Лоэнгрина» Вагнера. И сейчас я окружаю себя молодыми талантливыми дирижерами, пев­цами, хочется верить, и балетмейстерами, хотя их найти ныне особенно трудно. Я убежден, открытие второй сце­ны Мариинского театра во многом станет карт-бланшем для молодежи, особенно что касается опер Моцарта и Россини.

Exclusive. В этом году открытие новой сцены Мариинки со­впадает еще с одним вашим детищем – XII Московским Пасхальным фестивалем. Как вы планируете распреде­лять свои силы и интересы?

В.Г.Перед вами человек, который прошел через все со­блазны, искушения и колокольные звоны и западного мира, и восточного. Я уже и к Китаю как-то привык, хотя, кажется, труппа Мариинского театра совсем недавно открывала но­вый грандиозный театр в Пекине в дни Олимпиады. Но для меня было и остается главным то, что я буду делать дома. Дома – это не только в Петербурге и Москве, это в России в целом.
Московский Пасхальный фестиваль набрал серьезный ход в грандиозном общероссийском масштабе. Точно не подсчитывал, но, думаю, уже более чем в 50 регионах стра­ны мы побывали с коллективом Мариинского театра, хотя это очень непростая организационная задача доехать до Мур­манска или до Якутска. В планах – Хабаровск и Владивосток. Но в этом году мы решили сосредоточиться на орловско-кур­ском направлении, посвящая фестиваль одной из самых дра­матических и переломных страниц Великой Отечественной войны. Горжусь, что мой отец прошел войну с первого до последнего дня.

Exclusive. В феврале вы возглавили Всероссийское хоровое общество. Зачем? Разве у вас мало ра­боты?

В.Г. Работы так много, что уже не чувствуешь раз­ницы, когда появляется еще одна обязанность.
Для меня крайне важно участие в процессе восстановления музыкального обучения, хорового пения в школах. Абсолютное большинство выда­ющихся музыкантов вышло из детских, юношеских хоров. Мы все пели в хорах. Когда ребенку шесть- семь лет от роду, он сам не понимает еще, хочет ли он быть музыкантом. Решают родители, школа, в конце концов, государство.
В стране Чайковского, Мусоргского, Прокофьева и Шо­стаковича, думаю, нельзя прерывать традицию не только школьных уроков музыки, но и детского хорового воспита­ния. И возможно, первой кульминацией этого процесса будет участие грандиозного детско-юношеского хора в церемонии открытия зимних Олимпийских игр в Сочи. Мы должны сегод­ня обращать столь же пристальное внимание на культурный уровень страны, какое мы уделяем экономическим котиров­кам и показателям ВВП.

Exclusive. Вам льстит, когда журнал Time считает вас одним из самых влиятельных людей в мире, а в России вас на­зывают «министром музыки» или «дирижером всея Руси»?

В.Г. Нет. Я даже испугался, когда обнаружил свое имя в списке Time. Потому что не считаю себя одним из ста самых влиятель­ных людей в мире. Может быть, я являюсь одним из влиятель­ных музыкантов, хотя бы потому, что влияю на музыкальную жизнь таких крупных культурных центров, как Петербург и Москва. Мариинский театр сейчас, может быть, самый сильный театр в мире. Многие театры пользуются плодами нашей ра­боты просто отчаянно. Они не представляют своих афиш без мариинских певцов – Анны Нетребко, Ольги Бородиной, Иль­дара Абдразакова. Или без Марии Гулегиной и Дмитрия Хво­ростовского, с которыми я тоже очень давно и много сотруд­ничаю. Да и я дирижирую в других театрах 25–30 раз в год. Но до сих пор я не могу забыть свой первый приезд в Нью-Йорк в 1992 году. На пресс-конференции мне разве что только в лицо не смеялись. Американцам было уморительно узнать, что, ока­зывается, есть не только Кировский балет, но и опера.

Exclusive. Откуда вы черпаете силы для работы нон-стоп?

В.Г. Не знаю. Может, я вырос в таком регионе, где близость к горам и большая заряженность кислородом и солнцем... Меня спокойно воспитывали родители и педагоги, никакого вундеркинда из меня никто не пытался сделать. Но в возрас­те 14 лет, когда я неожиданно потерял отца – ему было все­го 49 лет, – я почувствовал, что мне не хочется видеться со многими людьми. А хочется быть наедине с музыкой. Я стал очень много тогда играть, особенно Бетховена. Даже уходил на ночь в училище заниматься. Наверное, мой юный организм нуждался в такой вот защите. И я это помню до сих пор очень остро. Помню марку пианино, в каких классах сидел, что играл, шел ли тогда дождь или дул холодный пронизывающий ветер. Все чувства были обострены до предела. В тот период и произошел мой выбор. Даже тогда не знал, что это – про­фессия или призвание. У меня таких слов не было в лексиконе. Я был просто учащийся. Но тогда это все решилось.

Exclusive.Вы будете счастливы, если кто-то из ваших детей пойдет по вашим стопам?

В.Г. Говорить об этом я не могу. Рано пока. Мне хочется со­хранить запас жизненных сил, чтобы я мог им помогать, когда им будет 20–25 лет. Сейчас это, пожалуй, самое главное.

Exclusive. А как вы воспитываете своих детей?

В.Г. Когда я с ними, это огромная радость для меня. Обыч­но это какие-то считанные минуты. Может, минуты за роялем: они играют плюс мой осторожный разговор с ними о музыке. Безусловно, я недостаточно уделяю им внимания, зачастую совсем детей своих не вижу, появляюсь дома под утро. Это и называется – платить дорогую цену за то, что театру я привык отдавать себя без остатка.

Exclusive.Вы, вообще, отдыхаете?

В.Г.Я люблю поплавать, обожаю сауну. Люблю хорошее вино в хорошей компании. Футбол. Друзей по всему миру у меня огромное количество – от коронованных особ до молодых музыкантов, которые мне просто близки по натуре. Как-то незаметно я за два последних года уже трижды отдо­хнул – где-то три, где-то пять дней. Пока есть дело, которое я люблю, и оно составляет смысл моей жизни, мне хватает и нескольких дней для передышки.