Мария Гулегина Мой путь

Несколько лет мечтала об интервью с Марией Гулегиной. Человек мира и русская душа, обладатель уникального драматического сопрано, лучшая исполнительница Верди и Пуччини, одна из самых востребованных певиц современности, Посол доброй воли UNICEF, удивительно искренний, независимый человек и магнетического обаяния женщина с завораживающим голосом. Несколько раз бывала на ее редких концертах в Москве, но на спектаклях – не доводилось. А, узнав, что на «Звездах белых ночей» в Мариинке Гулегина поет«Норму» Беллини и «Макбета» Верди, полетела в Питер не раздумывая ни секунды. Ведь попасть на ее спектакль во всем мире считается большой удачей. Подтверждение того: последние два билета, доставшиеся мне в кассе театра.

На следующий день после триумфального выступления мы уже беседовали в кафе гостиницы «Астория».

– Мария Агасовна, спасибо за счастье быть участником роскошного праздника оперы, подаренного вами!  Огромное потрясение и буря эмоций! 

–У нас было всего три часа на репетицию «Нормы». Я прилетела за несколько дней, но мои замечательные коллеги Надежда Сердюк и тенор Сергей Скороходов были заняты на других спектаклях, и поэтому я репетировала с дирижером без них. И только благодаря высочайшему профессионализму солистов, хора и оркестра удалось собрать спектакль в считанные часы. Особая заслуга дирижера Михаила Гютлера. В «Норме» очень сложные, сумасшедшие вариации – их никто не поет – сама придумала. Очень их люблю, они выражают состояние души героини. Можно было вообще ничего не добавлять, или легенькие пассажи, но это была бы не Норма, и тем более не моя. Конечно, если бы мы писали СD, то все бы почистили, но это было бы дистиллированная вода, но никто же не любит ее пить, а любят все вино, разное: кто сухое, кто полусладкое. Но вчера была настоящая жизнь, страсти. Если бы еще мои коллеги могли оторвать глаза от клавира, было бы вообще отлично.

– А вам это мешает, когда не видно глаз партнера?

– Очень. Но я им очень благодарна, что для меня, для этого единственного концертного исполнения, они подготовили свои партии. В принципе, этот спектакль можно расценивать как подарок публике и геройский поступок артистов. Правда, никто не знает, чего это стоит для певца. Гигантский стресс. Адреналин зашкаливает. Маэстро Гергиев, который дирижировал через день после «Нормы» «Макбета», прилетел только накануне из Казани, где выступал с концертом на закрытии Универсиады. Мы едва успели провести экспресс-репетицию. И кажется, не подвели публику. Только с ним такое возможно! Он гений!  А бывает наоборот: репетируешь две-три недели, и даже с хорошим дирижером, а результат хуже.

– Надеюсь, подобные форс-мажоры бывают у вас нечасто?

– Ну конечно. Хотя за 30-летнюю карьеру случалось всякое: пела и с сотрясением мозга, и со сломанными ребрами на «Макбете», когда «ведьмы» не удержали. И с воспалением легких на гастролях в Японии два дня подряд пела Турандот, чтобы не подвести любимую Мариинку. И в начале карьеры: после медикаментозного отравления во Франкфурте на «Андре Шенье», когда легкие не раскрывались, но нельзя было подвести замечательных партнеров по записи CD – Ренато Брузона и Франко Бонизолли. А ведь это мог быть мой последний спектакль в жизни… Жаль, что в итоге для телеверсии взяли мои кусочки в больном состоянии, а не с премьеры, где я была в форме. И было в моей биографии, когда вернулась на сцену через несколько дней после рождения сына… Дважды сбегала из госпиталя, чтобы спеть с моим любимым коллегой Пласидо Доминго: ради его юбилейного спектакля в Ковент-Гардене, когда он дирижировал и когда доверил мне спеть Аиду после того, как я пропустила все оркестровые репетиции, меня увезли на «скорой помощи» прямо из театра. Но благодаря Доминго, его поддержке я вернулась на сцену и после смерти моей мамы… Доминго – великий артист и личность. Считаю, артист должен быть ко всему готов, он уже подписался на такую судьбу. Изволь соответствовать! И важно оставаться при этом порядочным человеком. Публика специально прилетает на твои спектакли из разных стран, готовится к празднику, и ты не имеешь права его испортить.

– Вы родились в Одессе, там же окончили консерваторию. Как родилась идея стать оперной певицей?

– Вопреки всему. В детстве не отличалась крепким здоровьем, но мечтала быть актрисой, занималась балетом, гимнастикой. В 15 лет специалисты уже обращали внимание на мой
дикий голос. У нас в роду пели все. Пела в детском хоре, училась в дирижерской школе. В консерваторию привел случай: попросили станцевать в студенческом спектакле «Травиата», и там я запела. Но в консерватории бала порочная практика: заставляли учиться у того, кто на зарплате, а не у того, у кого можно чему-то научиться. Получилось, как в песне Аллы Пугачевой: «Есть у меня диплом, только все дело в том, что всемогущий маг лишь на бумаге я». Своим настоящим учителем считаю Евгения Николаевича Иванова. Он научил самому главному: как работать с этим необузданным голосом. Он не дал мне готовую рыбу, а научил, как ее ловить. Евгений Николаевич имел такую школу высочайшую, которую он взял у своего педагога Павла Васильевича Голубева. А тот учился у итальянцев. Можно сказать, что в самой Италии секрет этой школы утерян. Сейчас многие поют на высокой гортани – хотят сиюминутного успеха. Но это ложный путь. Три-пять лет на сцене, и все… Голос, как бриллиант огранить, если ты не мастер – загубишь. Чтобы добиться серьезного успеха, нужны годы «шлифовки». И голова в придачу!  Другой мой учитель, Ярослав Антонович Вощак – дирижер в Минском оперном театре, где я начинала, с первого
дня внушал: выходить на сцену нужно тогда, когда есть что сказать. У меня, конечно, всегда есть что сказать публике. Мне посчастливилось, что судьба подарила этих выдающихся УЧИТЕЛЕЙ. Скажу «страшную» вещь: русские певцы сейчас лучшие. Наши голоса самые красивые! Обучены лучше. А на Западе – там поучилась, тут поучилась, посидела в зале на мастер-классе, выучила арию Барбарины, понравилась дирижеру, а ей дают завтра партию Царицы Ночи – и все ясно, кто есть кто…

– Значит, только через тернии к звездам?

– Только. То, что я говорю, конечно, не истина в последней инстанции. Это мой опыт, мой путь. Я сделала себя сама. Никогда не имела эксклюзивного контракта со звукозаписывающей студией и поэтому всегда ощущала, когда выпускали новую «эксклюзивную звезду». А порой и несправедливая критика ранит. Поэтому надо каждым выступлением доказывать свою состоятельность. Нет и PR-агента своего. Нас как воспитывали: непринято себя восхвалять или вытворять какие-то экстравагантные поступки, лишь бы написали, и стать предметом пересудов. Мне, например, предлагали в Нью-Йорке зайти в церковь с любимой собакой, чтобы об этом написали в прессе. Но я верующий человек! Или сфотографироваться со знаменитым гонщиком «Формулы-1» на капоте его машины. Мне такой PR не нужен. Поэтому мои диски никогда не дарились с другими товарами в супермаркетах, а портреты не висели на всех столбах. Для меня самое важное – профессия. И ради нее иногда приходится жертвовать. Помню, как в 1998 году меня пригласили на Каннский кинофестиваль, подготовили платье и украшения от CHANEL. Но я не посмела отпроситься у маэстро Мути с «Манон Леско» в «Ла Скала». Карл Лагерфельд специально сшил для меня платья к открытию сезона в «Ла Скала» в том же 1998-м. Должна была петь в «Макбете» и «Реквиеме». На вечере в честь открытия сезона покрасовалась в его шикарном платье, пресса это отметила, конечно, в восторженных эпитетах, а вот «Реквием» спеть не довелось – разболелась. Восприняла это как знак: надо заниматься своим делом и меньше выпендриваться. Большой голос – это очень длительный процесс работы. Это труд каждодневный и многолетний. Все мои достижения – это то, что я напела за 30 лет.

– Вы перфекционистка, мастер высочайшего класса. А кто ваш главный камертон: публика, дирижер, педагог?

– Нет-нет, только я сама. Мой главный камертон, идеал, к которому я стремлюсь всю жизнь и надеюсь хоть когда-то его достичь. Публика меня любит, дирижер – уважает, педагог может пожалеть (смеется). Но так, как я себя расчихвощу, никто этого не сделает. Я самокритик главный и трудоголик. Всегда анализирую каждый спектакль, работаю над ошибка-
ми. Если что не получилось, страдаю… Люблю репетировать, отрабатывать все до мелочей, не спать ночами, думая над образом, искать краски, чтобы с партнерами достигать полной гармонии. Участвую в создании сценических костюмов, грима. Мне это очень важно. Считаю, это профессиональный подход. Для меня слова «не могу» не существует. Есть слово «надо».

– Тогда вы идеальный артист и на вас должны молиться директора опер!

– Ну, наверно. Я очень благодарна Валерию Гергиеву за возможность петь на этой великой сцене уже семь лет. Обожаю старые, намоленные, с особой атмосферой оперные сцены, как Мариинка, Ковент-Гарден или «Ла Скала», где началась в 1986-м моя международная карьера, где я спела в 16 постановках 150 раз. Много! А теперь, после реставрации, в «Ла Скала» что-то ушло безвозвратно. Раньше была атмосфера чуда. Был удобный выход на сцену, почти из своей красивой гримерной с мебелью, обитой красным бархатом. А сейчас театр, как больница... Бежать надо до сцены по лестнице или в лифте, рискуя застрять во время спектакля... Да и певцы поют молодые, для которых счастье просто постоять на этой великой сцене. Не все остаются в памяти, но те, кто выдерживает, уже становятся мастерами. Италия переживает кризис. Многие фонды свернули спонсирование театров. Больших певцов приглашают теперь редко. Публика возмущается, демонстрации в театре, на улице митинги, но воз и ныне там. Раньше, если публика была недовольна и букали, то сразу заменяли певцов. Сегодня дирекции все равно, лишь бы занавес открылся и закрылся, тогда касса не возвращает деньги за билеты. В позапрошлом году только нашу с Гергиевым «Турандот» не букали, и в этом году, когда прилетела спасать «Набукко», был успех.

– Вызывают русский оперный МЧС?

– Вот-вот (смеется). Хотя на «Макбета» в мае, к сожалению, не смогла прилететь в «Ла Скала», потому что дала слово телеканалу «Культура» записать «Песни войны» для ветеранов. Но зато «Макбета» услышала публика летом в Мариинке.

– Кстати, «Макбет» – ваш дебют в Мариинке-2. И как ощущения от нового театра?

– Я в восторге: акустика великолепная, поется легко, театр светлый, праздничный. Фантастический подарок в наше время меломанам. И вообще, в Мариинке атмосфера очень
доброжелательная.

– Меня потрясла ваша способность перевоплощаться: страдающая от измены жрица друидов Норма и страждущая власти, безумная леди Макбет – разные образы и задачи вокальные, стилистические и актерские, которые вы с блеском воплощаете в двух разных спектаклях за три дня. Откуда вы черпаете энергию?

– Считаю, на сцене, как и в жизни: любовь, страсть, ревность, ненависть… Мария Каллас первая вдохнула жизнь с ее страстями на сцену. Она заставляла людей думать, чувствовать, плакать. У нее не был безукоризненный голос, но потрясающие чувства, эмоции, энергетика, а без этого любая партия – просто сольфеджио или аптека, где все по миллиграммам рассчитано… Норма и леди Макбет – два разных характера, две судьбы, две женщины. В любой роли стремлюсь передать динамику развития образа. Всегда прошу режиссеров, чтобы
сценические дети Нормы были близнецами. Чтобы зритель понимал, что она не банальная любовница Полиона. Она только однажды потеряла голову, влюбилась, и появились на
свет эти дети. Это трагедия для Нормы и ее страшная тайна. Такова моя трактовка образа.

– Вы на сцене дива, повелительница, богиня, а в жизни – такая теплая, родная.

– Спасибо большое! Есть такая поговорка: артист, выходя из театра, не забудь выйти из роли. Конечно, испытываешь напряжение страшное во время спектакля. Но нужно прийти в себя и жить дальше не Нормой, не леди Макбет, не Татьяной, а самой собой, Марией Гулегиной. Хотя приходится порой соблюдать атрибуты оперной дивы. Последние годы в Японии – фантастический оперный бум. Трогает, когда подъезжаешь к театру перед спектаклем за два часа, а зрители уже ждут с буклетами, программками, то же самое после спектакля – не получится улизнуть к себе в номер, пока не подпишешь всем автографы. Это для них священный ритуал, нарушить который– значит обидеть. А чтобы избежать такого внимания, в свободное время приходится одеваться как-то иначе, чтобы не узнали. Но в Японии трудно спрятаться с таким ростом, как у меня (смеется).

– А как вы относитесь к записям спектаклей и концертов?

– Самое главное для меня, чтобы спектакль запал в душу зрителя. Бывают студийные записи для СD, но они оставляют слушателя равнодушным. Я предпочитаю прямые записи во
время спектаклей: в них есть жизнь. Жаль, что сейчас пишут с микрофонами на лбу… это не честно. Звук должны писать из зала.

– Кстати, у вас много и прямых трансляций спектаклей в МЕТе, «Ла Скала», Венской опере, «Арена ди Верона», Опера Гарнье. Они успешно демонстрируются в кинотеатрах по всему миру. Теперь и москвичи летом смогли увидеть вашу «Турандот» из МЕТа в кинотеатрах.

– Может быть, это и не плохо – сделать доступными для широкой аудитории лучшие оперные спектакли, не покидая своего города. Но, как говорила Раневская, сняться плохо в
плохом фильме – все равно, что плюнуть в вечность. Вот и я больше всего боюсь этого. Есть одно принципиальное «но»: звук из зала живой, а в записи – нет. Нет вибрато, нет напол-
нения зала, не дрожат стены, и не слышно дыхание и сердцебиение, когда звук на пиано достигает последнего яруса.  ТВ- и кинотрансляции – это все-таки «консервы», как их называют любители оперы.

– А как вы считаете: опера сегодня нуждается в популяризации?

– Безусловно. Это прекрасное искусство, эмоциональное, высокохудожественное, как правило, и дорогое. Не каждый любитель оперы может позволить себе билет за 100–300 долларов. К сожалению, сегодня наблюдается огромная разница в пропаганде одних певцов и совершенном умолчании других. Однако, слава богу, что хоть что-то позитивное
пропагандируют.

– Не этим ли объясняется ваше решение возглавить в новом сезоне жюри телеконкурса «Большая Опера» на канале «Культура»?

– Мне интересно все, что происходит в области искусства в России. Для меня было большой неожиданностью приглашение в прошлом сезоне в жюри телеконкурса «Большой
Балет». Спасибо каналу «Культура»! Получила огромное удовольствие от самих молодых участников, тем более что к балету я неравнодушна с самого детства. Общение с большими профессионалами в искусстве всегда для меня интересно. Я так и сказала, что пришла на конкурс не судить, а любить и восторгаться.

– Но вы же еще и общественный деятель – Почетный член Попечительского совета Паралимпика, Посол доброй воли ЮНИСЕФ, участвовали в церемонии открытия зимней Олимпиады в Ванкувере и участвуете в благотворительных концертах. Запомнила один из них в Коломенском, когда вы пели под проливным дождем.

– Тогда оркестр отказывался играть: боялись за инструменты, ноты сдувало с пюпитров, но я решила петь, хотя рисковала страшно: на следующий день улетала на фестиваль в
«Арена диВерона» на серию спектаклей. Тогда я обратилась к оркестрантам: друзья, нам всего-то эти два часа простоять, а дети бездомные так живут всегда. И представьте себе, ни-
кто не ушел. Если бы это был не благотворительный концерт, наверное, я бы заболела. Спасла какая-то женщина – отдала свой пуховый платок.

– Не случайно тренер сборной по художественной гимнастике Ирина Винер, частый гость на ваших концертах, однажды сказала про вас: «Вот бы мне таких одержимых спортсменок побольше!»

– Поздравляю великолепную Ирину Александровну и ее команду с очередной победой на Универсиаде! Восемь золотых медалей, и чемпионате мира в Киеве. У нас десять медалей, шесть из них золотые!

– А я вас – с присвоением звания народной артистки Северной Осетии!

– Спасибо. Как-то в 90-е пела в Москве и меня попросили перечислить все свои титулы. Я шутила: оставьте для некролога. Я считала, что главное – имя артиста. А сейчас, узнав о
присвоении почетного звания, мурашки побежали по коже: приятно быть НАРОДНОЙ. Это дает чувство дома, хоть я там не родилась. Но это частичка России. Осетия навсегда в моем
сердце! Спасибо Ларисе Гергиевой за приглашение, за гостеприимство на таком высочайшем уровне!

– Про вас идет молва, что в работе вы тигр, точнее, львица (если по гороскопу). Режиссеров не очень жалуете?

– Я актриса. Мне совершенно не интересно выйти на сцену, сложить лапки и пропеть положенные ноты. А интересно посредством голоса выражать те чувства, которые композитор вложил, создавая свое произведение. Если режиссер хочет раскрыть образ, замысел композитора, я руками и ногами – «за». Если режиссер знает больше или по-другому интересно мыслит, то хочется этим овладеть, и тогда я вывернусь наизнанку. Был случай в театре Монте-Карло на «Макбете»: режиссер предложил в балетной сцене танцевать с ведьмами и таким образом рассказать историю жизни леди Макбет и ее сумасшествия. Мне это показалось интересным. Я специально репетировала как танцовщица, чтобы дыхание не сбилось во время танца. Но профессиональный, эрудированный оперный режиссер – редкость. Помню, в 90-е пригласили на «Пиковую даму», где я должна была, по замыслу режиссера, елозить по Герману и потом упасть на спину перед ним… Я не выдержала и закричала: «Можете извращаться так над своими Изольдами, но над русской классикой не позволю!» Постановщики побежали за директором, но Иоан Холендер, поняв, что это не каприз, дал им сигнал отстать от меня.

– Есть ли у вас ученики, ведете ли мастер-классы?

– Мастер-классов не веду. Считаю, научить петь так нельзя. А унижать студента публично – не могу. Это же не шоу в цирке, а процесс интимный. Пока я пою, не думаю, что возможно преподавать. Или учить, или петь. Ответственность огромная. Был печальный опыт. В 26 лет, когда я уже была заслуженной артисткой Белорусской ССР и второй год пела в «Ла Скала», меня вызвали в Минкультуры и сказали: «Мария Агасовна, вы «беларусская зорка» – передавайте опыт молодым». И я занималась с учениками, как с родными детьми. Хотя кто-то был старше меня. Вкладывала всю душу, после занятий тащила домой, кормила борщом, заставляла слушать великих исполнителей. Когда меня выгнали из страны, никто из них не пришел проститься. Было больно. Не прощаю предательства.

– А за что вас так?

– Я же революционерка. Решила учить взрослых дядей и тетей, что в опере нужно петь на языке оригинала. А за инициативу нужно отвечать. Коллеги накатали на меня письмо в ЦК о том, что отказываются петь на «чуждых» языках. Дальше не трудно представить – я оказалась в изоляции. Меня ждал контракт в «Ла Скала», который скрывал от меня Госконцерт. Пришлось буквально бежать всей семьей по туристическим визам в Европу.

– И вы до сих пор гражданка Беларуси?

– Мне это не мешает, визы мне не нужны, у меня резиденция Люксембурга, где я живу с семьей больше пятнадцати лет. Но если менять гражданство, то только на российское, тем
более что мой нынешний супруг россиянин, государственный тренер России по греко-римской борьбе.

– Оперная дива и борец! У такой сильной женщины, наверное, только таким и может быть муж. На вашем венчании, слышала, был Пласидо Доминго. А почему венчались в Нью-Йорке, а не в Москве?

– В Москве, к сожалению, армянская церковь только на территории кладбища… Сами понимаете – не самое радостное место. И плотный график позволял нам обвенчаться только в Нью-Йорке, в перерыве между спектаклями. Я была очень рада, что Пласидо и Марта Доминго смогли присутствовать на венчании, хотя в это время у него шли спектакли в МЕТе. На венчании были самые близкие друзья и коллеги по сцене: Елена Заремба, Барбара Фриттоли, Сальваторе Личитра, мой нынешний учитель Крег Рутенберг. Торжественный прием проходил в St. Rеgis Hotel NY. Музыканты сменяли друг друга, даже национальный армянский оркестр играл. Свадебный торт мы с мужем разрезали саблей. Было красиво и очень трогательно.

– А кем вы себя больше чувствуете: европейкой, армянкой или русской?

– По духу, по воспитанию, конечно, я русская. Хотя во мне нет ни капли русской крови. Все мои друзья – русскоязычные. А как иначе? Мы же на одних мультфильмах, песнях и книжках выросли! Американец или француз не поймет радость от задушевного разговора под уничтожение тазика с салатом «оливье»… А я готовить обожаю. Рождество и Пасха – самые любимые домашние праздники.

Страшно не люблю, когда на меня смотрят только как на оперную певицу. Хочу, чтобы меня любили такой, какая есть вне сцены. Среди коллег близкая подруга одна – Елена Заремба – замечательная меццо-сопрано. Живет тоже в Люксембурге. Она пела, кстати, недавно на премьере «Князя Игоря» в Большом театре.

– И как вам последнее творение патриарха Юрия Любимова?

– Люди добрые, когда прекратят издеваться над русской оперой!? Как можно так кромсать великую оперу? Назвать музыку Бородина, которая покорила весь мир, бездарной –
кощунство! А «Руслан и Людмила» Дмитрия Чернякова с пометкой «16+» на афише? По его милости из-за оргии на сцене дети, как и мой сын, которому 13, не могут видеть этот шедевр Глинки в «главном театре России». Стыдно за позорное открытие Большого театра! Имея таких певцов, как сопрано Катя Щербаченко, завоевавшая титул «Певица мира» на конкурсе ВВС, которая сейчас поет на ведущих сценах, в родном театре ей «доверили» на открытии выступить в квартете?! Зато приглашенная западная певица в оголенном до пупа платье исполняла ариозо Лизы, чистого ангела из «Пиковой дамы», не отрывая глаз от клавира. «Пиковая дама» – это наше все в русской опере! И образ Лизы – святыня, за которую не все могут браться. Нигде в мире такого неуважения к себе не позволили бы. Отослали бы домой.

– Можете ли вы ответить на загадку: почему Мария Гулегина, Ольга Бородина, Анна Нетребко, Дмитрий Хворостовский не поют в Большом театре? Хотя везде в мире директора опер мечтают вас заполучить.

– Наверное, слишком независимые, яркие, а такими управлять сложнее. Вот Николай Цискаридзе, гордость наша, и что? В Большом не ценили его, не ценили и другие таланты… А Анна Нетребко и Ольга Бородина настолько счастливы, что «родились» в Мариинском театре, что им и необязательно петь в Большом.
– А может быть, ваши гонорары столь велики для БТ, где, кстати, в Попечительском совете богатейшие олигархи страны и им проще на личном самолете слетать куда-нибудь в Европу вас послушать – Смешно! Всегда можно договориться, было бы желание. Когда Большой реставрировали, на эти деньги можно было построить 15 таких театров! Может, все-таки  лучше научиться рассчитывать средства, тогда на все хватит? Надеюсь, с приходом нового директора Владимира Урина что-то поменяется к лучшему. Если ему не будут мешать…

– Если вам поступит приглашение спеть в Большом, согласитесь?

– Конечно, я очень люблю русскую публику.

– А что это за история на фестивале «Королевы Оперы» с продюсером Евгением Ситкиным-Винтуром? Он кто, откуда?

– 25-летний малограмотный проходимец. Вошел в доверие, прикрываясь уважаемыми именами, которые, оказалось, не причастны к афере нового Бендера: организовал фирму типа «Рога и копыта», получил средства, объявил себя банкротом и разъезжает по Европе, отдыхая от трудов неправедных. Бог ему судья! Есть у меня недостаток: до сих пор не разучилась верить людям… А вот Анджела Георгиу, прилетевшая в Москву на следующий концерт фестиваля в июне, отказалась выходить на сцену, так как Винтур опять не оправдал свой статус продюсера. И денег публике за билеты не вернул.

– Надеюсь, этот отвратительный случай не лишил вас желания петь еще в Москве?

– Из-за одного непорядочного человечишка лишать саму себя корней?! Напротив, готовлюсь к встрече с российской публикой в моем сольном концерте 20 октября в Большом зале Московской консерватории. Приглашаю.

– Спасибо. Критики о вас говорят, что вы родились с музыкой Верди в голосе, а что же современные композиторы, музыка других жанров вас не интересует?

– Полагаю, это как в балете. Классические руки и ноги профессионал видит сразу. Наверное, Берг, Яначек не мое. Когда Владимир Минин предложил спеть в концерте с его знаменитым хором «Свадебные песни» Юрия Буцко, я согласилась, но потом распереживалась: четверть тона вверх, четверть тона вниз… и было приятно, когда после концерта
Буцко сказал: «Я не знал, что это так красиво». В том же концерте пела гениальное сочинение Родиона Щедрина – «Частушки Варвары». И когда получила от него похвалу, просто летала от счастья! Хотела бы исполнить «Русскую тетрадь» Гаврилина, «Плачь гитары» Минкова, «Ожидание» Таривердиева. Наверное, всему свое время.

– А как вы относитесь к жанру кросовер, когда оперные поют с эстрадными или рок-певцами: Монсерат Кабалье и Фреди Меркури, Хворостовский с Крутым, Нетребко с Киркоровым?

– Кому удается – пожалуйста. Когда начала готовить программу «Военные песни», меня разрывали сомнения: как петь? Оперным голосом – ну никак нельзя, петь без тембра – тогда где Мария Гулегина? Петь голосом и душой – это можно, как колыбельные своим детям. На джаз никогда не покушалась. Петь джаз оперным певцам – все равно что прийти на дискотеку в пуантах.

– Я была потрясена, когда узнала, что вы пишите стихи!

– У меня чуть больше 400 стихов. Писать начала неожиданно для самой себя после того, как в МЕТе на меня упал железный занавес (смеется). Это правда.

– При такой профессии и занятости вы отважились на рождение двух детей.

– Это не отвага, это – ДАР БОЖИЙ! Спасибо, что дети простили мое отсутствие в детстве. Сейчас легче преодолевать разлуку благодаря скайпу, мобильному телефону. А старшая дочь Натали родилась рано и в детстве видела маму нечасто из-за работы. Училась в разных интернатах в Европе. Она мне как сестра и большая помощница, с которой мы поч-
ти восемь лет вместе в моих гастролях. Младшему, Руслану, 13. Я страстно мечтала о сыне. И вопреки всем «страшилкам» врачей о врожденном пороке сердца решила – буду рожать! На Западе существует практика, когда, если «девушке» за 35, нужно делать очень опасный тест, и, если будущий ребенок нездоров, настаивают на прерывании беременности. Конечно, я отказалась! И верила: все  будет хорошо. И Бог услышал мои молитвы. Мой сын – самый спокойный, понимающий ребенок в мире. Его призвание – помогать маме. Учит немецкий, французский, английский, итальянский, говорит на люксембургском, потому что родился там. Компьютер стараемся ограничивать, конечно. Все спрашивает у меня: «Кем ты хочешь, чтобы я был?.. А когда я женюсь, ты научишь мою жену готовить, как ты, и воспитывать моих детей?» Мой мудрец. Для меня тогда не стоял вопрос: рожать или петь с Лучано Паваротти на 100-летии «Тоски» в Риме. После родов смотрела тот юбилейный концерт по ТВ и чувствовала себя самым счастливым человеком на свете! Удрала из больницы на следующее утро. А на третий день уже начала распеваться у рояля. И еще семь месяцев кормила грудью, при полной театральной загрузке. Спала не больше полутора часов. Маэстро Риккардо Мути в «Ла Скала» после каждого перерыва в репетициях спрашивал: «Мария, куда вы спешите?» Никому не говорила, что кормлю грудью, чтобы не волновались. Есть мнение, что это не совместимо с пением.

– Почему вы живете в Люксембурге? Не планируете перебраться на Родину?

– Там я спокойна за сына. Там его друзья, школа, хорошее образование. Центр Европы. Мои любимые города – Париж, Венеция, Петербург. А Родина всегда со мной! Собираемся с мужем больше проводить времени в Москве, у него много работы в Олимпийском комитете. Надо подумать о своей квартире.

– О чем мечтает сегодня Мария Гулегина?

– Да все о том же, о чем мечтает любая нормальная женщина и мать: о счастье и здоровье своих детей. Чтобы не было брошенных детей, чтобы матери не оставляли своих больных детей в роддомах, чтобы заботились о них, как моя мама заботилась обо мне. Чтобы было все хорошо в моей семье. И конечно же, мечтаю петь! Без этого мне не прожить. Это как дышать. Хочу больше петь концерты. Там я сама себе хозяйка. Нет режиссеров, с их бредовыми идеями, есть только оркестр с дирижером или пианист, есть я и моя музыка.

Беседовала Елена Караколева
Санкт-Петербург-Москва