Театр неправды жизни

Весной 1914 года по Тверскому бульвару гуляла компания молодых людей. Разглядывая старинные особняки, они искали возможность забраться в один из них. Это были не квартирные воры. Безработные актеры закрытого незадолго до того Свободного театра и молодой режиссер Александр Таиров прикидывали, какой из домов лучше подходит для обустройства в нем небольшого театра.

Идея имела некоторое логическое обоснование: в богатых особняках этого района обычно был пригодный для показа спектаклей парадный зал. Через несколько лет, уже после революции, что-то похожее удалось сделать Станиславскому: в особняке в идущем параллельно Тверскому бульвару Леонтьевском переулке стала давать спектакли Оперная студия под его руководством. Но одно дело большевики, распоряжающиеся реквизированным имуществом в пользу признанного театрального мэтра, и совсем другое  – полноправные собственники фамильных гнезд, которые должны были приютить малоизвестного молодого режиссера.

Первый визит Таирова в один из приглянувшихся ему домов закончился ничем. Выслушав пламенную речь молодого нахала, хозяин вежливо проводил его до дверей, приговаривая, что для подобных затей сейчас не время. В соседний дом, куда Таиров отправился на следующий день, его просто не впустили. Тогда одна из спутниц Таирова, молодая актриса Алиса Коонен, предложила перейти на противоположную сторону бульвара. Зайдя в резную дверь черного дерева, украшавшую дом под номером 23, Таиров долго не возвращался. Именно в эти минуты новый театр из бесплотной фантазии начал становиться реальностью.

Надо сказать, что пригодного для спектаклей помещения в доме не было. Красивая анфилада комнат на втором этаже могла стать разве что эффектным фойе. Однако владельцы особняка братья Паршины, будто загипнотизированные таировским энтузиазмом, согласились пристроить к старому дому небольшой зал и сцену. «Когда я нарисовал владельцам дома картину будущего театра, – рассказывал своим спутникам Таиров, – глаза у них загорелись. Правда, на их вопрос о том, какие доходы даст им театр, я не смог ответить точно. Но, кажется, мне удалось убедить их в том, что вообще театр – дело выгодное».

Главной звездой нового театра стала Алиса Коонен – та самая девушка, которая предложила поискать дом для театра на другой стороне Тверского бульвара. Бывшая актриса Художественного театра ушла из-под опеки Станиславского, чтобы самостоятельно найти дорогу к счастью. В Таирове она увидела режиссера, разглядевшего масштабы ее дара, а сам Таиров задумал воплотить с ее талантом свои театральные мечты. Они так и вошли в историю неразделимой парой – актриса и режиссер.

Таиров был женат, что не помешало ему предложить Алисе совершить в летний отпуск совместное путешествие в Париж. В первой же гостинице у гостей из России поинтересовались, как они предпочитают жить: в одной комнате или в двух смежных? Смутившись, они ответили, что требуются два отдельных номера. Через несколько дней Таиров уехал в Лондон, где изучал материалы для задуманной им постановки древнеиндийской драмы «Сакунтала». Потом снова вернулся во Францию и провел еще некоторое время вместе с Коонен ( «Два отдельных номера, пожалуйста!»). 

В Россию Таиров возвратился на несколько дней раньше, чем Коонен. Он успел проехать через всю Европу до начала Первой мировой войны, она   – нет. Помыкавшись некоторое время в Париже без денег, Коонен, к счастью, увидела знакомого сотрудника посольства, и тот помог ей вернуться на родину. Судьбе было угодно довести начавшуюся историю до логического завершения, и глупо было ей противиться.

В начале XX века рождались и другие пары великих актрис и великих режиссеров: Вера Комиссаржевская и Всеволод Мейерхольд, Элеонора Дузе и Гордон Крэг. Но ни один из этих тандемов не был долговечным: яркие индивидуальности не могли ужиться друг с другом. Таиров и Коонен сумели.

В холодных коридорах еще пахло сырой краской, когда 12 декабря (25 декабря по новому стилю) 1914  года спектаклем «Сакунтала» с Алисой Коонен в главной роли открылся новый театр. Братья-предприниматели Паршины, приютившие его, вероятно, не раз пожалели о своей доверчивости. Театр оказался делом затратным. К тому же Таиров не был склонен к экономии, когда речь шла о художественных вопросах. Собравшись ставить пьесу И. Анненского «Фамира Кифаред», он вспомнил восторженные рассказы о необычном освещении, применявшемся на театрализованных празднествах Института Жак-Далькроза в Хеллерау, и решил пригласить в Россию работавшего там Александра Зальцмана. Сейчас этого человека называли бы художником по свету и его приглашали бы нарасхват все театры мира. Столетие назад идея создания специального освещения для конкретного спектакля была экзотической новацией. Таиров послал Зальцману пространную телеграмму, и вскоре тот прибыл в Москву. Лишь в этот момент в голову Таирова пришла мысль о том, что реализация его идеи может потребовать больших дополнительных расходов и разорит молодой театр, и так с трудом сводивший концы с концами. К счастью, Зальцману понадобилось лишь несколько дополнительных ламп и система экранов, рассеивавших свет. Но он добился именно того впечатления, которое было нужно Таирову: сцену заливали не резкие лучи театральных софитов, а ровный рассеянный свет, напоминавший природный. Новация повлекла за собой цепочку следствий: стало невозможно применять обычный театральный грим, казавшийся до крайности ненатуральным. Тогда вместо того, чтобы маскировать работу гримеров, артисты нанесли на лица резкие линии, подчеркнув глаза и брови. Контуры мышц полуобнаженных тел подвели легкими штрихами. Грим словно вступил в союз с конструктивистским оформлением спектакля, созданным художницей Александрой Экстер. Скульптурная пластика тел и графическая четкость лиц стали фирменным приемом Камерного театра.

Позже Таиров объяснял, почему новый театр получил название «Камерный»: «Мы хотели иметь небольшую, камерную аудиторию своих зрителей, таких же неудовлетворенных и ищущих, как и мы, мы хотели сразу сказать расплодившемуся театральному обывателю, что мы не ищем его дружбы и мы не хотим его послеобеденных визитов». Театральный обыватель при любом удобном случае отвечал взаимностью. В 1917 году хозяева здания нашли более выгодных арендаторов, но Камерный театр выжил. Стали давать спектакли в крошечном помещении актерской биржи. Вовремя подоспела революция. Нарком просвещения Луначарский решил, что поиски Камерного театра созвучны новой власти, и Таиров с единомышленниками получили возможность вернуться на Тверской бульвар.

В ногу с революционными массами театр шагал недолго. Началась борьба с формализмом, а этого добра в спектаклях Камерного театра было хоть отбавляй. Плановому оптимизму советской драматургии Таиров предпочитал фантастический мир Гофмана, Уайльда, Честертона. Отказ от обыденных интонаций в речи артистов чем-то был похож на оперу, выверенный рисунок пластических композиций – на балет. Внимание Таирова привлекали произведения, позволявшие уйти от бытовой логики, которую по недоразумению называли «правдой жизни».

Я не увижу знаменитой «Федры» В старинном многоярусном театре, – писал в 1915 году Осип Мандельштам. Родившийся почти одновременно с этими строками Камерный театр вернул старинную трагедию на сцену. «Федра» Расина стала одним из самых знаменитых спектаклей Таирова и одной из лучших ролей Коонен.

Из поездки в Берлин Таиров привез «Трехгрошовую оперу» молодого Бертольда Брехта и первым в России поставил ее. В репертуар Камерного театра входили пантомимы, шли оперетты Шарля Лекока, в которых даже звезды труппы Алиса Коонен и Николай Церетели отбрасывали амплуа трагических героев и наслаждались веселой буффонадой.

Благополучно прожив 1920-е годы, несколько раз побывав на зарубежных гастролях и приобретя мировую славу, в следующем десятилетии Камерный театр начал испытывать идеологическое давление. Повод для одной из мощных атак дал, как ни странно, пролетарский поэт Демьян Бедный. Камерный театр поставил пародийную оперу А. Бородина «Богатыри», в которой автор «Князя Игоря» высмеивал оперные клише XIX века. Написавший новый текст Демьян Бедный решил сгустить краски, представив в комическом ключе героев русских былин. На беду, в числе зрителей одного из премьерных спектаклей оказался партийный босс Вячеслав Молотов. Председатель Совнаркома ушел после первого акта, сказав по дороге: «Безобразие! Богатыри ведь были замечательные люди!» Этого было достаточно, чтобы спектакль запретили.

В 1938 году Камерный театр объединили с Реалистическим театром под руководством Николая Охлопкова, будто пытаясь сделать прививку реализма. Затея была столь бессмысленной, что это вскоре стало понятно даже руководителям культуры, и приказ об объединении отменили. Камерный театр проработал еще десять лет. Его история завершилась 29  мая 1949 года. Вот как описывает финальную мизансцену Нина Сухоцкая, свидетельница последнего спектакля: «По какому-то беспроволочному телеграфу разнеслась по городу весть: Камерный театр закрывается. Около театра толпились люди в надежде на лишний билетик, окошко администратора осаждала такая толпа, что пришлось вмешаться милиции.

Зал был наполнен до отказа. В начале спектакля в своей ложе появился Таиров, а в противоположной, директорской,  – Василий Васильевич Ванин, новый художественный руководитель театра». Шла «Адриана Лекуврер» – одна из самых популярных постановок театра. Большинство актеров играли неровно, с трудом справляясь с волнением. Но только не Коонен. Она играла великую актрису Адриану с самозабвенным воодушевлением. Спектакль закончился овациями и криками публики. Таиров на поклоны не вышел. Публика, не желавшая расходиться, покинула театр только после того, как со скрежетом опустился железный пожарный занавес.

В августе 1950 года бывший Камерный театр получил имя А.С. Пушкина, через полтора месяца умер Таиров. Алиса Коонен пережила его на четверть века, но на театральную сцену так и не вернулась. В материальном мире от Камерного театра остался лишь конструктивистский фасад здания, спроектированный архитектором Константином Мельниковым и братьями Стенбергами, оформлявшими также многие спектакли Камерного театра. Все остальное растворилось в театральной атмосфере Москвы.

Говорят, после смерти Таирова главная актриса его жизни Алиса Коонен прокляла отнятый у них театр. Но театр жив, он прирастает премьерами и в этом сезоне отмечает столетний юбилей.

Дмитрий Абаулин